Нечувствительность к собственному телу как форма насилия над собой: доклад по кейсу в научном сборнике

Екатерина (имя изменено) всю жизнь жила будто не в своем теле

Она не могла быстро определить, когда ей больно или дискомфортно; недостаточно заботилась о своем сне и питании — часто забывала про них, если было много работы (а её часто было много); ей было сложно в сексуальных отношениях (не хватало легкости и свободы); и даже дружеские объятия после долгих расставаний могли пугать и казаться избыточными.

Чтобы справиться с этим, она пробовала ходить на разные спортивные занятия (где неизменно ощущала себя «деревянной»), ходила к массажистам и остеопатам, брала частные уроки танцев.
 
Иногда в результате таких походов она удивлялась своей внезапно открывающейся непосредственности, но радость всегда длилась лишь какое-то время — через несколько дней или недель снова появлялась негибкость (и в теле, и в самовосприятии).

Екатерина не связывала эти разные проявления телесности в одну проблему, и пришла ко мне в терапию с вопросами трудностей на работе: усталость и тревога стали её частыми спутниками, не смотря на то, что она недавно получила желаемую должность.

Но работа в терапии в течение нескольких лет вернула её именно к проблеме отсутствия контакта с телом: так часто бывает, когда поверхностный запрос сменяется более глубоким.

В чем же были причины?
Будучи ребенком, Екатерина часто сталкивалась с холодностью депрессивной матери, которая не имела достаточно ресурса на заботу о ней. Отец практически всегда отсутствовал дома из-за большой занятости, да и эмпатичным его назвать было сложно.

К телу в семье относились как к орудию: болит — потерпи; тяжело — думай о другом; устала — смени вид деятельности (а не отдохни).

В результате этого развилось потребительское отношение к своему телу, что поддерживалось высоким темпом жизни и необходимостью самоотречения ради карьеры.

Стыд и злость
На одном из этапов терапии начали звучать темы стыда и злости: в те моменты, когда речь шла о начальнике или о матери.

Говоря о них что-то «плохое» (на самом деле — вспоминая случаи, когда они ей делали больно), пациентка могла начать краснеть, закрывать лицо руками, прикусывать язык — до того ей было не по себе защищаться от тех, кто сильнее и «выше» её. Это было очень стыдно.

С другой стороны, ей было сложно принимать хорошее в терапии: любые слова поддержки она, словно отравленную пищу, не принимала, а тревожилась и старалась уйти от фокусировки на своих достоинствах: куда привычнее было разглядывать через лупу стыда свои маленькие человеческие несовершенства.

Исцеление
Екатерина, тем не менее, постепенно менялась: терапевтическая работа с воображением и снами стали её проводниками к себе, вытесненным переживаниям, корням тревоги.

На научном языке процесс исцеления отталкивался от раннего опыта нарушений орально-пассивных потребностей: связано это с  матерью, которая редко была достаточно теплой, но часто — требовательной.

Т.о. в терапии требовалось символически докормить, дорастить Екатерину — но преодолеть при этом её страх контакта и избегание заботы как чего-то потенциально токсичного (как это было с матерью).

Среди основных результатов такой работы — смягчение перфекционизма (она перестала истязать себя работой), изменение отношений со своим телом (стало больше спорта от удовольствия, а не от «надо в форму прийти»), изменение круга общения (она стала и давать, и позволять больше эмоционального контакта), и, что немаловажно, появилось больше удовольствия от сексуального контакта (вместо часто звучащих ранее слов «приятно присутствовать»).

Как кратко, порой, можно сформулировать путь, длиной в несколько лет борьбы, сомнений, боли и преодолений для встречи настоящей версии себя. И даже десяток страниц доклада из сборника лишь немного больше приоткрывают завесу этого интимного и глубокого процесса (публикация которого согласована).

Ищите путь к себе и вы: каким бы он ни был трудным, — результаты того стоят!